Белое пятно подмосковной исторической географии

1-я глава книги «Вторичное открытие села Гребнева».

Открытия, как и изобретения, не вправе претендовать на легкое доверие. Открытие в Подмосковье, у ворот столицы, хотя бы и вторичное, частичное не будет исключением из общего правила. Нужны серьезные усилия в борьбе за доверие читателя. Необходимо остановиться на крупном, но далеко не единственном, белом пятне подмосковной исторической географии, коснуться его границ, его специфики.

Белое пятно, о котором идет речь, сектор Подмосковья с древней дорогой по биссектрисе — это современный Щелковский район Московской области, дополненный двумястами квадратных километров Лосино-Погонного лесного острова и Сокольников.

Щёлковский район вытянут на северо-восток от столицы вдоль Щелковского, затем Фряновского шоссе от Медвежьих Озер под Москвой до границ Владимирской области. Он простирается на 50-ти километрах в этом направлении неправильной полосой меньшего поперечника. Его южная граница — уже в лесах, сохранившихся как царский отечественный заповедник, Лосино-Погонный Остров.

Этот уникальный природный лес, земли Удельного ведомства, еще перед началом XX века врезался клином в густозаселенные московские пригороды до современных Красносельских улиц. Здесь, срезанное Сокольническим валом, острие клина, юго-западная граница острова еще недавно находилась всего в пяти километрах от Кремля. До этого уникальный лес своими отрогами входил в город еще глубже. У ворот города сохранилось двести квадратных километров незаселенного пространства. Даже в дошедшем до нашего времени виде остров выпадает из ряда географических нормалей. Подобного не имеет ни одна страна в мире.

Заповедник, по возрасту, чуть ли не сверстник Москвы. Он старше своих упоминаний, восходящих к XIV веку. Его происхождение неосмотрительно искать в поздних границах удельного ведомства, связанных с межеванием XVIII века. Нам представляется возможность более перспективным остановить внимание на всем секторе.

Описанный сектор и в деталях также обойден вниманием исторической географии, как обойден в целом.

Так обстоит дело с его географической номенклатурой.

Стержневые имена сектора: Четрековское, Гребнево, Фряново, Фрязино, Хомутово, Жегалово, Медвежьи Озера и т. д. отсутствуют в географических указателях к общим курсам отечественной истории, начиная от С. М. Соловьева, до наших дней. Они за несущественными исключениями отсутствуют в трудах по древней Москве. Мы не обнаружили этих имен и в Полном собрании русских летописей. Исключение составляет специальный историко-географический труд советского историка М. К. Любавского «Образование основной государственной территории великорусской народности», где определен по сохранившимся актам внушительный возраст многих сел района, однако специфика их, как комплекса не привлекла внимания исследователя [1].

Хомутово и носящая его имя дорога упоминаются академиком С. Б. Веселовским в его трудах по актам феодального землевладения, по актам социально-экономической истории. Характеристика дороги, ее роль в социально-экономической истории и на этот раз стояли вне задач названных публикаций [2].

Мы видим, что даже основной элемент сектора — его магистральная дорога — до наших дней дошла неисследованной.

В картах Хомутовка, если и нанесена, то, как правило, без наименования, в составе рядовой сети грунтовых дорог. Это равносильно пропуску. На основании этих карт можно себе представить добрую сотню возможных маршрутов.

Немногим лучше обстоит дело со второй забывающейся дорогой истории — Остромынкой, более молодой, но менее безвестной.

Не за горами физическое исчезновение незафиксированных маршрутов. Дороги и сейчас сохранились только участками, давно заброшены, во многих местах забыты.

Топонимика Хомутовской позволяет отнести ее возникновение к дотатарскому периоду. Формальным основанием такой датировки служит то обстоятельство, что «сбеги» соседних с Москвой княжеств, оставившие при Батыевом нашествии топонимические следы в Северо-Восточном Подмосковье, осели именно по основным дорогам: муромцы (Муромцево) — на Переяславской зимней, рязанцы — одной группой на Ярославской, другой — на Хомутовской ¹. Уже к прибытию татар в Северо-Восточном Подмосковье были заметны, кроме преувеличенно известной Ярославской, еще две дороги, в т. ч. Хомутовская.

Назвать ее в дотатарское время дорогой — неосторожно. Вернее всего это была пустынная тропа, устраивавшая сбегов именно как таковая. Крайне примечательно, что следы насельников Щелковского района в дотатарское время, как и следы сбегов, лежат по дорогам. Это две группы могильников — Каблуковская и Мизиновская, совпадающие соответственно с Хомутовской и Стромынкой. Но эти ранние и нетипичные для района колонисты прибыли не по дорогам, а с запада по реке Воре, на берегу которой они расположили единичные здесь селища. Не они, эти ранние колонисты-кривичи проложили Хомутовку, тем более — позднейшую Стромынку.

До татар район на полпути между юной Москвой и южными вспольями Владимиро-Суздальской земли лежал девственной лесной пустыней. Волны славянской колонизации IX—XII веков коснулись пустыни незначительно. Памятники единичны. Славянских поселений древнее IX века вообще нет. Древнейшие насельники Волжско-Окского междуречья, финские племена Мещеры и Мери здесь не обитали.

Исторический объект, человеческое общество, как феникс из пепла, возник здесь разом вслед за Батыевым нашествием.

Именно катаклизм образовал здесь население и дороги — Хомутовку, за ней — Стромынку.

Современный путь по Щёлковскому шоссе, когда-то Стромынской дороге, через лесное болото у Медвежьих Озер пролегает по трехкилометровой насыпи. На 26—29-м километрах современного шоссе, за бортом насыпи непроезжая, а местами и непроходимая топь, исключающая возможность объезда. В седую старину, во времена Дмитрия Донского участок этот не представлял путнику большой проходимости. Он был таким же проезжим лишь зимой, как все прямые дороги из Москвы во Владимир, пролегающие по северной части болотистого Мещерского края. Такая гать и угадывается под современной насыпью на 26-м км бывшей Стромынской дороги. Дорога эта никак не старше позднего XIV века, не старше возникшего в 1378 году Стромынского Успенского монастыря.

До этого во Владимирские земли ездили по более сухой Хомутовке. Именно это отразилось в любопытной землеустроительной грамоте Дмитрия Донского о монастыре на Стромынской дороге: «Се аз князь великий Дмитрий Иванович менял есмь с Савою с черньцом землями. Взял есмь у Савы село Воскресенское Верх-Дубенское…, а дал есмь Саве черньцу монастырек пустыньку, церковь Спас Преображения, что поставил игумен Афанасий на моей земли у Медвежья Озера на березе, и с озером и с верхним и с нижним и с деревнями бортьничьи … А тот бортный отвод: по речку по Чюдницу, да по Шолову, да по Кишкину сосну да по Рекакино, да по Сидорово, да по великую дорогу по старую по Переяславскую по лесную, да по дорогу по Хомутовскую по Булатникова…» [3].

Великая Переяславская дорога (из рукописи М. С. Баева «Гребнево. Семь веков подмосковного села») Чернецовы земли у Медвежьего озера, обмененные Дмитрием Донским, ограничены ясными и интересными для нас границами: дорогой Хомутовской и Великой дорогой старой Переяславской лесной. Великими дорогами, гостинцами великими, со времен Русской Правды именовались дороги торговых гостей, купцов, источники существенных государственных доходов. Наименование «великая» в грамоте Донского, сопровождено другим эпитетом — «старая». Второй эпитет, относя дорогу к предшествующей историко-географической ситуации, подчеркивает многозначность эпитета «Великая». В узких пределах землеотвода (500-700 га), зажатого двумя озерами и тремя болотами Клязьменской поймы, дороги XIV века ясно и однозначно привязываются к местности. Первая виляет между болот, рядом петель пробирается к броду, сохранившемуся у современного Потапова 2-го (бывшего Хомутова), вторая — Великая, как современное Щелково—Фряновское шоссе, проходила в двухстах метрах от озер вдоль устойчивых избяных порядков, слившихся воедино деревень. По дороге к Клязьме древняя трасса отступила от современной, определялась несуществующими ныне бродами на устьях Безымянного отвержка в Гребневе, речушки Понырей в Щелкове. Три брода на устьях Понырей, Безымянного отвержка и Лашутки соответственно обеспечивающих переправы через Клязьму, Любосивлю и Ворю лежат на прямой с азимутом 323°. Азимут Гребневская вотчина — Переславль-Залесский — около 310°. Отклонение Великой от точного направления на Переяславль незначительно, всего 18°. Старейшая сохранившаяся дорога через Гребнево вела в Переяславль. Но в понятие дорога входит не только направление и назначение, а и вся трасса. Многократно и до неузнаваемости модернизированная в Московской области, сохранная лишь на Гребневском участке, да и то в оформлении XVIII века, трасса Великой более наглядна под Переяславлем. Здесь древний, заброшенный путь, сохраняющий лишь узкоместное, колхозное значение, еще называется в народе СТАРОЙ ДОРОГОЙ АЛЕКСАНДРОВОЙ, безо всяких, впрочем, ассоциаций с именем Невского. Что Старая — дорога на Москву — никому в голову не приходит. Это решительно оспаривается с указующим жестом в сторону Ярославского шоссе, исконного же пути в Москву, и естественным неведением, что Трасса этого Ярославского не прослеживается по документам глубже XV века, что дороги из Москвы на Переяславль-Залесский через Мытищи и Сергиев монастырь в XIV веке вообще, вероятнее всего, не было, на участке же Сергиев монастырь — Переяславль не было несомненно. Этот крайне холмистый участок стал проезжим много позднее, после сооружения многочисленных насыпей и выемок. Переславльцам это невдомек. Пришлось преодолевать такое общественное мнение ногами — убедиться воочию, что Старая Переяславская лесная, иначе Старая дорога Александрова — заброшенная и забытая — все же существует, и ведет не в Александрову слободу, ныне город (в этом случае была бы она — Александровская), но далее, т. е. в Москву. Направление задает Переяславский Ям, ямская слобода близ Данилова монастыря на окраине Переяславля. Отсюда шестидесятикилометровый большак, по большей части явственный и бесспорный, приводит нас в Махру на реке Молокче, в посад Стефанова Махрищского монастыря с летописной датой основания — около 1370 года. Монастырь, сохранившийся в провинциальной обстройке XVIII века, занят детским домом. Интересны лишь лесной ландшафт, позиция монастыря на переправе через существенное водное препятствие. Переправа, мостовая в настоящее время, возникла, как видно, и здесь на броде, при впадении в Молокчу незначительной речки Махрищи. В Махре известна уже не дорога — лишь тропа через охотничий заповедник, через крохотные Жары и Крутец на Рязанцы и Фряново. Дорога эта уже не наносится даже на современные карты. И тем не менее, перед нами большак, дорога магистрального характера. Это подтверждают попадающиеся на тропе четырехсаженной ширины насыпи и ограничивающие их канавы, например, при переходе большаком болота севернее деревни Крутец. Результаты розыска пока не позволяют датировать тропу. Преждевременно объявлять ее Великой дорогой Дмитрия Донского. «Великая» могла при Дмитрии Донском приходить в Махру и Старую Слободу Александрову и несколько отлична от современной тропы и найденного нами большака, не обязательно даже проходить через Фряново. Но комплекс дорожных топонимов старше XIV века, таких как Переяславский Ям, Самарово, Старая Слобода Александрова, Махра, Каблуково — не позволяет утверждать, что в грамоте 1380—1382 гг. описки или ошибки нет. Грамота удостоверяет, что время Донского, XIV век, унаследовало от XIII века важную коммуникацию между Переяславлем и Москвой, именуемую в народе Александровой. Такой топоним вряд ли мог возникнуть независимо от имени Александра Невского. С другой стороны можно понять, почему Донской и его дьяк знали, что пишут, знали, как пишут. Привычная для нас Стромынская, как будто совпадающая у Медвежьих Озер с ВЕЛИКОЙ, опущена ими не по недоразумению или забвению. Стромынь и связанное с ней в 1380 годах еще не удостоилась позднее пришедшей известности, а дорога на Стромынь скорее всего ответвлялась тогда от Великой в Четрековском (Гребневе). Таинственная Стромынь находилась в те годы в процессе какой-то реконструкции, лишь вскользь освещаемой летописью. За два-четыре года до Спасо-Преображенского межевания при Медвежьих озерах летопись за 1378 год сообщала, что «Повелением князя великого Дмитрия Ивановича… игумен Сергий преподобный старец поставил церковь во имя Пресвятой Богородицы, честного ее успения и монастырь устроя, и кельи возгради на реце на Дубенке на Стромыне…».

У этих озер, в каких-нибудь 20 верстах от Москвы, игумен Афанасий самочинно построил монастырь и успел умереть, прежде чем князь обнаружил захват своей земли и потребовал возмещения!

Такого при наличии Стромынской дороги быть не могло. Ее проторили при Донском, но позже, до этого здесь ездили по Хомутовской.

Пренебрежение Хомутовкой — пренебрежение к подлинной древности. Это полностью относится и к Лосино-Погонному Острову.

Наименование, заповедник с историей, восходящей ко времени Калиты, принято рассматривать как вполне удовлетворительное объяснение незаселенности Лосино-Погонного Острова. Источники не подтверждают такой прямолинейности в его истории. Незаселенность острова моложе, чем представляется на первый взгляд, а номенклатура заповедности не ограничивалась только охотой и бортничеством.

В связи с глубокой стариной Лосино-Погонного Острова нельзя не отметить, что районы древней Москвы росли от Кремля неравномерно. «Уже в конце четырнадцатого века город расширился в северо-восточном направлении», — отмечает академик М. Н. Тихомиров.

Парадоксально, но несомненно, что результаты древнего процесса бытовали еще на наших глазах. Всего пятьдесят лет назад результаты неравномерности роста московских радиусов были еще очевидны.

Северо-восточные радиусы до валов Преображенского, Измайловского, Черкизовского превышали средний уровень радиального развития города весьма наглядно на 1,5-2 км.

Бортничеством и охотой удовлетворительно не объяснить этой гипертрофии.

Гипертрофия возникла на более широкой экономической основе, характер которой выявился в XVI веке с появлением здесь иноземной немецкой слободы. Ремесленная же слобода не смогла бы успешно взяться за дело на пустом месте. Она была посажена не из одной близости к дворцовому селу Красному, но и по наличию за Красным уже развитого ремесла. Имена сел и деревень за Красным отмечали здесь голье, супони, хомуты, рогожи, щиты, какое-то шорно-обозное производство, какой-то древний транспортный узел ².

Топонимический ряд, восходящий рядом звеньев к XV веку, как обычно древнее своих упоминаний. Только в XVI веке шорно-обозная специфика дополняется охотничьей. Наряду с ремесленниками «черными» документ XVI века называет здесь поселения охотничьего направления — деревни конюшенные и псарские.

В XVII веке молодой Петр I уже опирался в Измайлове и Преображенском на значительное загородное население и ремесло, слившееся впоследствии с городом и образовавшее упомянутую гипертрофию.

Опять, в который уже раз, явление без должной исторической оценки.

Не нужно семи пядей во лбу, чтобы наткнуться на открытия в этом заповеднике открытых географических вопросов. Реальность этих вопросов подтверждалась советскими историческими публикациями, всплывали на поверхность подспудные процессы прошлого.

Происхождение белого пятна уже теряло в наших глазах характер случайности, а авторская мысль настраивалась на розыски всего, что когда-то имело смысл прятать от потомства.